«Папа, папа, я жива!»
А вот что случилось накануне возле станции Борки в 50 километрах от Харькова. Император Александр III в сопровождении семьи возвращался из Крыма домой. В полдень, когда августейшее семейство завтракало, состав неожиданно помчался под уклон в балку, два первых вагона сошли с рельсов. Задняя часть состава непременно наехала бы на вагон-столовую, раскрошила и размолотила бы всё, но каким-то чудом два ближних к нему вагона развернуло на рельсах поперёк, и таким образом они приняли удар на себя. Но всё же толчок был так силён, что проломилась стена, в образовавшуюся дыру выбросило малолетнюю Ольгу. Упав на земляной откос, она закричала: «Папа, папа, я жива!»
Вагон-столовая хотя и удержался на полотне, однако всё его основание с колесами покорёжилось, стенки сплюснулись, крыша же держалась буквально на честном слове. Она бы рухнула и придавила всех, но император принял на свои могучие плечи оседавшую со скрежетом махину и держал её, пока жена, дети и свита с обслугой не выбрались из железной ловушки. Никто в этом вагоне не погиб, но пострадала старшая дочь Ксения — она на всю жизнь осталась горбуньей.
Император, не утративший выдержки, сразу, как только выбрался из-под обломков, начал всех успокаивать, оказывал помощь, благодаря его распоряжениям работа пошла быстрей и толковей.
Больше всех пострадал вагон, в котором ехали придворные служащие и буфетная обслуга. Всего же погиб 21 человек, ранено было 37. Те, кто уцелел в катастрофе, всегда с ужасом вспоминали тот день. Даже через семь с лишним десятилетий великая княгиня Ольга Александровна не смогла забыть раскиданные обломки поезда, алые пятна крови на заснеженной насыпи и руки матери, изрезанные осколками стекла, — императрица Мария Федоровна рвала бельё на бинты и перевязывала раненых.
Только поздно вечером, когда с места крушения были убраны все тела и увезены все раненые, царская семья села в прибывший поезд и отправилась дальше.
Запоздалая догадка
Первая общая мысль была: «Покушение!» Семь лет назад члены организации «Народная воля» бомбой убили Александра II. Год назад за подготовку убийства нынешнего императора были повешены Александр Ульянов с товарищами. А ведь меры безопасности принимались чрезвычайные: караул держали строжайший; пищу для царского стола проверяли со всей тщательностью; при дальних переездах меняли маршруты следования; вдоль железнодорожных полотен выставляли охранные войска, причём по разным направлениям (чтобы сбить с толку возможных злодеев); порою даже отправлялись двойники царского поезда.
Когда в группе растерянных придворных раздались голоса: «Это покушение! Нас взорвали!» — царь не обратил на них внимания. Он знал, что произошло. Ему предсказывали, что это случится, и оба раза он отмахнулся от предсказаний. Но когда стоял под страшной, сгибающей кости тяжестью крыши, вспомнил оба…
Надоедливый «немец»
Одно предупреждение, совсем недавнее, он услышал от управляющего Юго-Западными железными дорогами некоего Витте. В своей докладной записке на имя министра путей сообщения этот господин утверждал, что скорость императорского поезда из тяжёлых вагонов для российских железных дорог с их лёгкими рельсами, деревянными шпалами и песочным балластом недопустимо высока — состав мог попросту продавить полотно, разрушить его. В обязанности управляющего входило сопровождение императорского поезда во время следования по его участку пути, и Витте требовал снизить скорость поезда до безопасной, иначе он отказывался следовать в составе.
Требование управляющего на сей раз было принято, но при первой же встрече министр и сам император выразили ему своё недовольство: дескать, ни одна другая железная дорога царский поезд ни в чем не ограничивает, только господин Витте выставляет какие-то особые условия! На замечания его императорского величества Витте промолчал, а министру довольно резко ответил: другие, мол, ему не указ, и он голову своего государя подставлять под удар не позволит. Но… какой же русский царь не любит быстрой езды! Вскоре поезд опять развивал скорость не ниже 70 километров в час, а зачастую превышал и все 100. А ведь государь обязан был принять требование Витте, тем более что его слова не были первым предупреждением, Александру уже был знак.
Знамение от мамки
В начале июля, перед самым отбытием Александра в Крым, в Гатчину, где обычно проживал государь (Петербург он не любил), приехала с Валдая его кормилица. Уже несколько поколений — начиная с Павла, прадеда Александра III, — Романовых брали кормилиц из этой местности, всех из одного села. Зачастую случалось, что даже после того, как августейшего младенца отнимали от груди, мамка не уезжала, годами оставаясь возле ребёнка наряду с английскими учителями и французскими гувернёрами. Отправляя кормилицу в родные края, благодарные государи награждали её подарками да новой избой. Но не забывали: бывало, что к валдайской крестьянке посылали гонца с каретой — звать во дворец по случаю бракосочетания выкормленного ею царя или великого князя. А случалось, доживала мамка до таких годов (и нередко, ведь в кормилицы отбирали совсем молодых и самых здоровых женщин, чистоплотных, аккуратных и трезвых), что приезжала карета и везла её на августейшие похороны…
Александра кормили грудью до 4 лет. Мальчик был очень привязан к своей говорливой весёлой мамке, а главное, ему хватило характера, чтобы противостоять властной матери и удержать кормилицу возле себя ещё на 10 лет. Да и потом государь частенько посылал за ней, а то и мамка сама наезжала без приглашения. Было известно, что лишь ей да кроткой императрице Марии Федоровне позволял он судить себя за любовь к выпивке.
В Гатчине мамку тотчас провели в личные покои императора. Государь появился поздно и застал гостью сидящей среди разложенного нижнего белья его императорского величества.
— Что же ты, Саша, сам говорил, будто расходы и доходы в России теперь сходятся, а штопаное бельё, гляжу, не выбрасываешь?
— Думают, у Бога да у царя всего много, поди втолкуй. Налоги плохо платят. От государственных долгов никак не избавлюсь. Ты, мамка, в лавку у себя ходишь, небось, почуяла, я установил акцизы на спички и керосин. Ввожу питейную монополию. Расходов пропасть, броненосца спустили на воду. Выкупаю железные дороги в казну.
Ожидая, пока накроют стол к чаю, император с кормилицей прохаживались по просторной столовой. В свои 43 облысевший грузный Александр казался старше своей мамки — статной, лёгкой в шагу щеголихи. Сторонний человек подивился бы сходству их речи. Александр, впрочем как и большинство Романовых, рождённых немками, датчанками, сохранял перенятый в детстве от кормилицы говор на «о», с валдайским оттенком произношения, с местными речениями и старинными словами.
— Ты ныне уже середовой человек (в средних годах), наш государь, — говорила мамка, — мне за тебя ещё пуще боязно. У нас хора в церкви нету, матушка одна поёт. Возносит своим голосом над землей, закрою глаза… Страшусь за тебя, и сердце болит. У нас мимо околицы странники в Печоры идут. Я к одному пристану, к другому — провожаю. В другой раз в темени возвращаюсь домой. На той неделе старичок приходил, пошла я с ним, слов его послушать, он и говорит: «Ты царёва мамка?» Кивнула я, он и скажи: «Хорошо, что ты со мной пошла, тоже знак. Гибель его ждёт, но будет предупреждение… мне не знать — во сне ли будет послано предупреждение, человек ли его предостережёт. У всякого свой набор сущных знаков, и человек должен научиться их понимать. Голос ли будет, картинка ли явится, иносказанье какое…»
-Ты не за этим ли приехала?
Кормилица взяла императора за руку, прижалась к ней лицом. Поцеловала раз, другой.
— За этим, Саша. Ты разве за своими заботами услышишь? Ты и маленьким был, ни совета не послушаешь, ни остановить тебя нельзя. За то покойный родитель-то и прозвал тебя — Александр Вол. За то прозвал, что прямо ходишь, угнувши голову, и по сторонам не глядишь, и оклика не слышишь, и знак тебе пошлют — не заметишь.
Память о Борках
Права оказалась мамка — он не заметил. Более того, когда господин с немецкой фамилией говорил о недопустимой скорости царского поезда, стоял к нему боком и смотрел в окно. Вол, воистину вол! Уж очень разными были знаменщики: строгий немец и какой-то старец, калика перехожий. И сегодня из-за его, государя, тупости погибла бы вся семья — лишь два вагона, чудом вставшие поперёк пути, спасли их…
…С крушения в Борках началась карьера будущего премьер-министра Сергея Юльевича Витте, стремительная и чрезвычайно плодотворная. Он не только подготовит, но и (что особенно редко в России) успешно осуществит около десятка важнейших реформ, по результатам которых страна войдет в первую пятёрку мировых промышленных держав.
Витте же и оставит нам одну из любопытнейших характеристик Александра III: «Он почти глух к советам и мнениям других — не потому, что у него есть свое мнение, в котором он безгранично уверен, но потому, что он считает своей обязанностью быть и казаться неподверженным любому влиянию, и потому, что боится видимости зависимости, чем самой зависимости». Между тем премьер-министр считал Александра III сильным и компетентным правителем: «Он был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей, но у него был громадный, выдающийся ум сердца, что для правителя несравненно важнее ума рассудка».
Александр III до конца своих дней сохранял это свойство, которое «несравненно важнее ума рассудка», и был прозван в народе Миротворцем. Уж не потому ли, что никогда его не оставляла боль в спине и руках, напоминавшая о нерасслышанном предупреждении и катастрофе близ станции Борки?
Борис Сухих
«Таинственные истории» №9 / 2016